Два гусара - Страница 3

III.

Лухнов придвинул к себе две свечи, достал огромный, наполненный деньгами, коричневый бумажник, медлительно, как бы совершая какое-то таинство, открыл его на столе, вынул оттуда две сторублевые бумажки и положил их под карты. - Так же, как вчера - банку двести, - сказал он, поправляя очки и распечатывая колоду. - Хорошо, - сказал, не глядя на него, Ильин между разговором, который он вел с Турбиным. Игра завязалась. Лухнов метал отчетливо, как машина, изредка останавливаясь и неторопливо записывая или строго взглядывая сверх очков и слабым голосом говоря: "пришлите". Толстый помещик говорил громче всех, делая сам с собой вслух различные соображения, и мусолил пухлые пальцы, загибая карты. Гарнизонный офицер молча, красиво подписывал под картой и под столом загибал маленькие уголки. Грек сидел с боку банкомета и внимательно следил своими впалыми черными глазами за игрой, выжидая чего-то. Завальшевский, стоя у стола, вдруг весь приходил в движение, доставал из кармана штанов красненькую или синенькую, клал сверх нее карту, прихлопывал по ней ладонью, приговаривал: "вывези, семерочка!", закусывал усы, переминался с ноги на ногу, краснел и приходил весь в движение, продолжавшееся до тех пор, пока не выходила карта. Ильин ел телятину с огурцами, поставленную подле него на волосяном диване, и, быстро обтирая руки о сюртук, ставил одну карту за другой. Турбин, сидевший сначала на диване, тотчас же заметил, в чем дело. Лухнов не глядел вовсе на улана и ничего не говорил ему; только изредка его очки на мгновение направлялись на руки улана, но большая часть его карт проигрывала. - Вот бы мне эту карточку убить, - приговаривал Лухнов про карту толстого помещика, игравшего по полтине. - Вы бейте у Ильина, а мне-то что, - замечал помещик. И действительно, Ильина карты бились чаще других. Он нервически раздирал под столом проигравшую карту и дрожащими руками выбирал другую. Турбин встал с дивана и попросил грека пустить его сесть подле банкомета. Грек пересел на другое место, а граф, сев на его стул, не спуская глаз, пристально начал смотреть на руки Лухнова. - Ильин! - сказал он вдруг своим обыкновенным голосом, который совершенно невольно для него заглушал все другие, - зачем рутерок держишься? Ты не умеешь играть! - Уж как ни играй, всё равно. - Так ты наверно проиграешь. Дай я за тебя попонтирую. - Нет, извини, пожалуйста: уж я всегда сам. Играй за себя, ежели хочешь. - За себя, я сказал, что не буду играть; я за тебя хочу. Мне досадно, что ты проигрываешься. - Уж, видно, судьба! Граф замолчал и, облокотясь, опять так же пристально стал смотреть на руки банкомета. - Скверно! - вдруг проговорил он громко и протяжно. Лухнов оглянулся на него. - Скверно, скверно! - проговорил он еще громче, глядя прямо в глаза Лухнову. Игра продолжалась. - Не-хо-ро-шо! - опять сказал Турбин, только что Лухнов убил большую карту Ильина. - Что это вам не нравится, граф? - учтиво и равнодушно спросил банкомет. - А то, что вы Ильину семпеля даете, а углы бьете. Вот что скверно. Лухнов сделал плечами и бровями легкое движение, выражавшее совет во всем предаваться судьбе, и продолжал играть. - Блюхер! фю! - крикнул граф, вставая, - узи его! - прибавил он быстро. Блюхер, стукнувшись спиной об диван и чуть не сбив с ног гарнизонного офицера, выскочил оттуда, подбежал к своему хозяину и зарычал, оглядываясь на всех и махая хвостом, как будто спрашивая: "кто тут грубит? а?" Лухнов положил карты и со стулом отодвинулся в сторону. - Этак нельзя играть, - сказал он: - я ужасно собак не люблю. Что ж за игра, когда целую псарню приведут! - Особенно эти собаки: они пиявки называются, кажется, - поддакнул гарнизонный офицер. - Что ж, будем играть, Михайло Васильич, или нет? - сказал Лухнов хозяину. - Не мешай нам, пожалуйста, граф! - обратился Ильин к Турбину. - Поди сюда на минутку, - сказал Турбин, взяв Ильина за руку, и вышел с ним за перегородку. Оттуда были совершенно ясно слышны слова графа, говорившего своим обыкновенным голосом. А голос у него был такой, что его всегда слышно было за три комнаты. - Что ты, ошалел, что ли? Разве не видишь, что этот господин в очках - шулер первой руки. - Э, полно! что ты говоришь! - Не полно, а брось, я тебе говорю. Мне бы всё равно. В другой раз я бы сам тебя обыграл; да так, мне что-то жалко, что ты продуешься. Еще нет ли у тебя казенных денег?.. - Нет; да и с чего ты выдумал? - Я, брат, сам по этой дорожке бегал, так все шулерские приемы знаю: я тебе говорю, что в очках - это шулер. Брось, пожалуйста. Я тебя прошу, как товарища. - Ну, вот я только одну талию, и кончу. - Знаю, как одну; ну, да посмотрим. Вернулись. В одну талию Ильин поставил столько карт и столько их ему убили, что он проиграл много. Турбин положил руки на середину стола. - Ну, баста! Поедем. - Нет, уж я не могу; оставь меня, пожалуйста, - сказал с досадой Ильин, тасуя гнутые карты и не глядя на Турбина. - Ну, чорт с тобой! проигрывай наверняка, коли тебе нравится, а мне пора. Завальшевский! поедем к предводителю. И они вышли. Все молчали, и Лухнов не метал до тех пор, пока стук их шагов и когтей Блюхера не замер по коридору. - Эка башка! - сказал помещик, смеясь. - Ну, теперь не будет мешать, - прибавил торопливо и еще топотом гарнизонный офицер. И игра продолжалась.

IV.

Музыканты, дворовые люди предводителя, стоя в буфете, очищенном на случай бала, уже заворотив рукава сюртуков, по данному знаку заиграли старинный польский "Александр, Елисавета", и при ярком и мягком освещении восковых свеч по большой паркетной зале начинали плавно проходить: екатерининский генерал-губернатор, со звездой, под руку с худощавой предводительшей, предводитель под руку с губернаторшей и т. д. - губернские власти в различных сочетаниях и перемещениях, когда Завальшевский, в синем фраке с огромным воротником и буфами на плечах, в чулках и башмаках, распространяя вокруг себя запах жасминных духов, которыми были обильно спрыснуты его усы, лацкана и платок, вместе с красавцем-гусаром в голубых обтянутых рейтузах и шитом золотом красном ментике, на котором висели владимирский крест и медаль двенадцатого года, вошли в залу. Граф был не высок ростом, но отлично, красиво сложен. Ясно-голубые и чрезвычайно блестящие глаза и довольно большие, вьющиеся густыми кольцами, темно-русые волосы придавали его красоте замечательный характер. Приезд графа на бал был ожидаем: красивый молодой человек, видевший его в гостинице, уже повестил о том предводителя. Впечатление, произведенное этим известием, было различно, но вообще не совсем приятно. "Еще на смех подымет этот мальчишка", было мнение старух и мужчин. "Что, если он меня похитит?" было более или менее мнение молодых женщин и барышень. Как только польский кончился и пары взаимно раскланивались, снова отделяясь женщины к женщинам, мужчины к мужчинам, Завальшевский, счастливый и гордый, подвел графа к хозяйке. Предводительша, испытывая некоторый внутренний трепет, чтобы гусар этот не сделал с ней при всех какого-нибудь скандала, гордо и презрительно отворотясь, сказала: "очень рада-с, надеюсь, будете танцовать" - и недоверчиво взглянула на него с выражением, говорившим: "уж ежели ты женщину обидишь, то ты совершенный подлец после этого". Граф однако скоро победил это предубеждение своею любезностью, внимательностью и прекрасной, веселой наружностью, так что чрез пять минут выражение лица предводительши уже говорило всем окружающим: "я знаю, как вести этих господ: он сейчас понял, с кем говорит. Вот и будет со мной весь вечер любезничать". Однако тут же подошел к графу губернатор, знавший его отца, и весьма благосклонно отвел его в сторону и поговорил с ним, что еще больше успокоило губернскую публику и возвысило в ее мнении графа. Потом Завальшевский подвел его знакомить к своей сестре - молодой, полненькой вдовушке, с самого приезда графа впившейся в него своими большими черными глазами. Граф позвал вдовушку танцовать вальс, который заиграли в это время музыканты, и уже окончательно своим искусством танцовать победил общее предубеждение. - А мастер танцовать! - сказала толстая помещица, следя за ногами в синих рейтузах, мелькавшими по зале, и мысленно считая: раз, два, три; раз, два, три... - мастер! - Так и строчит, так и строчит, - сказала другая приезжая, считавшаяся дурного тона в губернском обществе, - как он шпорами не заденет! Удивительно, очень ловок! Граф затмил своим искусством танцо